Текст песни Леонид Губанов - Полина
- Исполнитель: Леонид Губанов
- Название песни: Полина
- Дата добавления: 16.08.2018 | 18:15:05
- Просмотров: 629
- 0 чел. считают текст песни верным
- 0 чел. считают текст песни неверным
Текст песни
Леонид ГубановПолина
Полина! Полынья моя!
Когда снег любит -
значит, лепит,
А я, как плавающий лебедь,
В тебе, не помнящей меня.
Полина! Полынья моя!
Ты с глупым лебедем свыкаешься,
И невдомек тебе, печаль моя,
Что ты смеркаешься, смыкаешься,
Когда я бьюсь об лед молчания.
Снег сыплет то мукой, то мУкой,
Снег видит, как чернеет лес,
Как лебеди, раскинув руки,
С насиженных слетают мест.
Вот только охнут бабы в шали,
Дохнут морозиком нечаянно,
Качать второму полушарию
Комочки белого отчаянья.
И вот над матерьми и женами,
Как над материками желтыми
Летят, курлычут, горем корчатся -
За теплые моря в край творчества.
Мы все вас покидаем, бабы!
Мы - лебеди, и нам пора
К перу, перронам, переменам,
Не надо завтра мне пельмени -
Я улетаю в 22!
Забыв о кошельках и бабах,
Ждут руки на висках Уфы,
Как рухнут мысли в девять баллов
На робкий, ветхий плот строфы.
Душа моя, ты - таль и опаль,
Двор проходной для боли каждой,
Но если проститутка кашляет,
Ты содрогаешься, как окрик!
И все же ты тепла, и зелена,
И рифмой здорово подкована.
Я сплю рассеянным Есениным,
Всю Русь сложив себе под голову!
Давно друзей не навещаю я.
Все некогда - снега, дела.
Горят картины Верещагина
И пеплом ухают в диван!
И где-то с криком непогашенным
Под хохот и аплодисменты
В пролет судьбы уходит Гаршин,
Разбившись мордой о бессмертье.
Так валят лес, не веря лету,
Так, проклиная баб и быт,
Опушками без ягод слепнут
Запущенные верой лбы.
Так начинают верить небу
Продажных глаз, сгоревших цифр,
Так опускаются до нэпа
Талантливые подлецы.
А их уводят потаскухи
И подтасовка бед и войн,
Их губы сухо тянут суки.
Планета, вон их! Ветер, вон!
При них мы сами есть товар,
При них мы никогда не сыты,
Мы убиваем свой талант,
Как Грозный собственного сына!
Но и тогда, чтоб были шелковыми,
Чтобы не скрылись ни на шаг,
За нами смотрят Балашовы
С душой сапожного ножа.
Да! Нас опухших и подраненных,
Дымящих, терпких, как супы,
Вновь разминают на подрамниках
Незамалеванной судьбы.
Холст тридцать семь на тридцать семь.
Такого же размера рамка.
Мы умираем не от рака
И не от старости совсем.
Мы сеятели. Дождь повеет,
В сад занесет, где лебеда,
Где плачет летний Левитан, -
Русь понимают лишь евреи!
Ты - лебедь. Лунь. Свята, елейна.
Но нас с тобой, как первый яд,
Ждут острова святой Елены
И ссылки в собственное "я".
О, нам не раз еще потеть
И, телом мысли упиваясь,
Просить планету дать патент
На чью-то злую гениальность.
Я - Бонапарт. Я - март. Я плачу
За морем, как за мужиком,
И на очах у черных прачек
Давлюсь холодным мышьяком.
Господь, спаси меня, помилуй!
Ну, что я вам такого сделал?
Уходит из души полмира,
Душа уходит в чье-то тело.
И вот уже велик, как снег,
Тот обладатель.
Не беспокоясь о весне,
Он опадает.
Но он богат, но он базар,
Где продают чужие судьбы.
Его зовут месье Бальзак
И с ним не шутят.
С его пером давно уж сладу нет,
Сто лет его не унимали.
Ах, слава, слава, баба слабая,
Какие вас умы не мяли?
Когда мы сердце ушибаем,
Где мысли лезут, словно поросль,
Нас душат бабы, душат бабы,
Тоска, измена, ложь и подлость.
Века, они нам карты путают,
Их руки крепче, чем решетки,
И мы уходит, словно путники
В отчаянье и отрешенность.
Мы затухаем и не сетуем,
Что в душу лезут с кочергою.
Как ветлы над промокшей Сетунью,
Шумят подолы Гончаровых.
Ах, бабы, бабы, век отпущен вам,
Сперва на бал, сперва вы ягодка,
За вашу грудь убили Пушкина.
Сидела б, баба, ты на якоре!
Ау! Есенину влестившая
Глазами в масть, устами в кленах
Ты обнимаешь перестывшего
За непознавших, но влюбленных.
Тебе, не любящей одних,
Его как мальчика швырять.
Да! До последней западни!
Да! До
Перевод песни
Leonid GubanovPauline
Pauline! The polynyas are mine!
When snow loves -
means, molds,
And I, like a floating swan,
In you, not remembering me.
Pauline! The polynyas are mine!
You get used to a foolish swan,
And it is not known to you, my sorrow,
What are you dusk, close,
When I fight against the ice of silence.
The snow is poured with flour, then with flour,
Snow sees how the forest turns black,
Like swans, arms outstretched,
From the occupied places flies.
That's just withering women in shawls,
Dying frost accidentally,
Shake the second hemisphere
Pieces of white despair.
And above mothers and wives,
As the continents are yellow
They fly, cackle, grieve -
For warm seas in the land of creativity.
We all leave you, women!
We are swans, and it's time for us
To Peru, the platforms, changes,
Do not need me tomorrow dumplings -
I'm leaving at 22!
Forgetting about wallets and women,
Wait for the hands on the temples of Ufa,
How will the thoughts collapse in nine points
On a shy, dilapidated raft stanzas.
My soul, you are tal and opal,
The courtyard is a passageway for each pain,
But if a prostitute coughs,
You shudder like a shout!
And yet you are warm, and green,
And the rhyme is cool shod.
I sleep scattered Yesenin,
Entire Russia has put itself under your head!
I have not been to my friends for a long time.
All there is no time - snow, business.
The pictures of Vereshchagin are burning.
And ashes huddle on the sofa!
And somewhere with a cry of unpaid
For laughter and applause
In the span of fate, Garshin leaves,
Fragmented face about immortality.
So they bring down the forest, not believing the summer,
So, cursing women and life,
Bumps without berries
Forbidden by faith.
So they begin to believe the sky
The selling eyes, the burnt figures,
So they drop to the NEP
Talented scoundrels.
And they are led away by sluts
And the manipulation of woes and wars,
Their lips are dryly pulled by bitches.
Planet, there it is! Wind, out!
With them, we ourselves are a commodity,
With them we are never full,
We kill our talent,
How terrible is his own son!
But even then, to be silk,
In order not to hide a single step,
We are watching the Balashovs
With the soul of a shoemaker.
Yes! Us swollen and wounded,
Smokers, tart, like soups,
Rinse again on the stretchers
Undefined fate.
Canvas is thirty-seven by thirty-seven.
The frame is the same size.
We do not die from cancer
And not from old age at all.
We are sowers. The rain will blow,
In the garden will bring, where the quinoa,
Where the summer Levitan is crying, -
Russia is understood only by Jews!
You are a swan. Lun. Holy, elein.
But you and I, like the first poison,
Waiting for the Island of Saint Helena
And links into your own "I".
Oh, we have to sweat more than once
And, reveling in the body of thought,
Asking the planet for a patent
On someone's evil genius.
I am Bonaparte. I'm March. I'm crying
Out of the sea, like a peasant,
And on the eyes of the black washerwomen
I'll drop cold arsenic.
Lord, save me, have mercy!
Well, what have I done to you?
Leaves the soul half the world,
The soul goes into someone's body.
And now it is already great, like snow,
That owner.
Not worrying about the spring,
He falls off.
But he is rich, but he is a bazaar,
Where they sell other people's destinies.
His name is Monsieur Balzac
And they do not joke with him.
With his pen for a long time no slides,
Hundred years did not stop him.
Oh, glory, glory, the woman is weak,
What kind of minds do not you crumple?
When we heart hurts,
Where the thoughts climb, like growth,
We are strangled by women, strangled by women,
Sadness, betrayal, lies and meanness.
Centuries, they confuse the cards to us,
Their hands are stronger than gratings,
And we go, like travelers
In desperation and detachment.
We fade and do not complain,
What the soul is climbing with a poker.
As the willows over the soaked Setun,
The rustles of the Goncharovs' rumbles.
Ah, women, women, the age is let you go,
First to the ball, at first you are a berry,
Pushkin was killed for your breasts.
Sat, b, a woman, you are at anchor!
Ay! Yesenin vlisthivaya
The eyes in the suit, the mouths in the maples
You embrace the obsoleted
For the unknow, but the lovers.
To you, not loving one,
It's like throwing a boy.
Yes! Until the last trap!
Yes! Before