Текст песни дед морозик - Егор Карин .а
- Исполнитель: дед морозик
- Название песни: Егор Карин .а
- Дата добавления: 08.07.2019 | 16:28:02
- Просмотров: 167
- 0 чел. считают текст песни верным
- 0 чел. считают текст песни неверным
Текст песни
В одном доме жили две девочки: Рукодельница да Ленивица, а при них нянюшка. Рукодельница была умная девочка, рано вставала, сама без нянюшки одевалась, а вставши с постели, за дело принималась: печку топила, хлебы месила, избу мела, петуха кормила, а потом на колодезь за водой ходила. А Ленивица между тем в постельке лежала; уж давно к обедне звонят, а она ещё всё потягивается: с боку на бок переваливается; уж разве наскучит лежать, так скажет спросонья: «Нянюшка, надень мне чулочки, нянюшка, завяжи башмачки»; а потом заговорит: «Нянюшка, нет ли булочки?» Встанет, попрыгает, да и сядет к окошку мух считать, сколько прилетело да сколько улетело. Как всех пересчитает Ленивица, так уж и не знает, за что приняться и чем бы заняться; ей бы в постельку — да спать не хочется; ей бы покушать — да есть не хочется; ей бы к окошку мух считать — да и то надоело; сидит горемычная и плачет да жалуется на всех, что ей скучно, как будто в том другие виноваты.Между тем Рукодельница воротится, воду процедит, в кувшины нальёт; да ещё какая затейница: коли вода нечиста, так свернёт лист бумаги, наложит в неё угольков да песку крупного насыпет, вставит ту бумагу в кувшин да нальёт в неё воды, а вода-то знай проходит сквозь песок да сквозь уголья и каплет в кувшин чистая, словно хрустальная; а потом Рукодельница примется чулки вязать или платки рубить, а не то и рубашки шить да кроить да ещё рукодельную песенку затянет; и не было никогда ей скучно, потому что и скучать-то было ей некогда: то за тем, то за другим делом, тут, смотришь, и вечер, — день прошёл.
Однажды с Рукодельницей беда приключилась: пошла она на колодезь за водой, опустила ведро на верёвке, а веревка-то и оборвись, упало ведро в колодезь. Как тут быть? Расплакалась бедная Рукодельница да и пошла к нянюшке рассказывать про свою беду и несчастье, а нянюшка Прасковья была такая строгая и сердитая, говорит:
— Сама беду сделала, сама и поправляй. Сама ведёрко утопила, сама и доставай.
Нечего делать было; пошла бедная Рукодельница опять к колодцу, ухватилась за верёвку и спустилась по ней к самому дну.
Только тут с ней чудо случилось. Едва спустилась — смотрит: перед ней печка, а в печке сидит пирожок, такой румяный, поджаристый; сидит, поглядывает да приговаривает:
— Я совсем готов, подрумянился, сахаром да изюмом обжарился; кто меня из печки возьмёт, тот со мной и пойдёт.
Рукодельница, нимало не мешкая, схватила лопатку, вынула пирожок и положила его за пазуху.
Идет она дальше. Перед нею сад, а в саду стоит дерево, а на дереве золотые яблочки; яблочки листьями шевелят и промеж себя говорят:
— Мы, яблочки, наливные, созрелые, корнем дерева питалися, студёной водой обмывалися; кто нас с дерева стрясёт, тот нас себе и возьмёт.
Рукодельница подошла к дереву, потрясла его за сучок, и золотые яблочки так и посыпались к ней в передник.
Рукодельница идет дальше. Смотрит: перед ней сидит старик Мороз Иванович, седой-седой; сидит он на ледяной лавочке да снежные комочки ест; тряхнёт головой — от волос иней сыплется, духом дохнёт — валит густой пар.
— А! — сказал он, — здорово, Рукодельница; спасибо, что ты мне пирожок принесла: давным-давно уж я ничего горяченького не ел.
Тут он посадил Рукодельницу возле себя, и они вместе пирожком позавтракали, а золотыми яблочками закусили.
— Знаю я, зачем ты пришла, — говорил Мороз Иванович, — ты ведерко в мой студенец опустила; отдать тебе ведёрко отдам, только ты мне за то три дня прослужи; будешь умна, тебе ж лучше; будешь ленива, тебе ж хуже. А теперь, — прибавил Мороз Иванович, — мне, старику, и отдохнуть пора; поди-ка приготовь мне постель, да смотри взбей хорошенько перину.
Рукодельница послушалась… Пошли они в дом. Дом у Мороза Ивановича сделан был изо льду: и двери, и окошки, и пол ледяные, а по стенам убрано снежными звёздочками; солнышко на них сияло, и всё в доме блестело как бриллианты. На постели у Мороза Ивановича вместо перины лежал снег пушистый; холодно, а делать было нечего. Рукодельница принялась взбивать снег, чтобы старику было мягче спать, а меж тем у ней, бедной, руки окостенели и пальчики побелели, как у бедных людей, что зимой в проруби бельё полощут; и холодно, и ветер в лицо, и бельё замерзает, колом стоит, а делать нечего — работают бедные люди.
— Ничего, — сказал Мороз Иванович, — только снегом пальцы потри, так и отойдут, не отзнобишь. Я ведь старик добрый; посмотри-ка, что у меня за диковинки.
Тут он приподнял свою снежную перину с одеялом, и Рукодельница увидела, что под периною пробивается зелёная травка. Рукодельнице стало жаль бедной травки.
— Вот ты говоришь, — сказала она, — что ты старик добрый, а зачем ты зелёную травку под снежной периной держишь, на свет Божий не выпускаешь?
— Не выпускаю, потому что ещё не время; ещё трава в силу не вошла. Добрый мужичок её осенью посеял, она и взошла, и кабы вытянулась она, то зима бы её захватила и к лету травка бы не вызрела. Вот я, — продолжал Мороз Иванович, — и прикрыл молодую зелень моею снежною периной, да еще сам прилёг на неё, чтобы снег ветр
Перевод песни
Two girls lived in the same house: the Needlewoman and the Lenivice, and with them the nanny. The needlewoman was a smart girl, got up early, dressed herself without a nurse, and got out of bed, got down to business: she heated the stove, kneaded bread, hut chalk, fed a rooster, and then went to the well for water. Meanwhile, Lenivice was lying in bed; It has long been called by the end of the evening, but she is still stretching herself: she rolls over from side to side; Can it really be boring to lie, so wake up: "Nanny, put on my stockings, nanny, tie up shoes"; and then he will say: “Nanny, is there any buns?” He gets up, jumps, and sits down to the window of the flies to count how many have flown and how many have flown away. As Lenivits will count them all, he doesn’t know what to embark on and what to do; she would be in bed - yes, she did not want to sleep; she would eat - yes, I do not want to eat; she would have to count the flies to the window - and even that she was tired; sits miserable and cries and complains of all that she is bored, as if others are to blame.In the meantime, the Needlewoman turns back, strains the water, pours it into the jugs; yes even some kind of fun: if the water is unclean, so roll a sheet of paper, put coals into it and fill large sand, put that paper in a jug and pour water into it, but know water passes through the sand and through coal and a capel in a clean jug like crystal; and then the Needlewoman will start to knit stockings or chop handkerchiefs, and not even sew shirts and tailoring and even a hand-made song will tighten; and she was never bored, because she didn’t have time to be bored: after that, then after another matter, here, you look, and evening, - the day passed.
Once with the Needlewoman misfortune happened: she went to the well for water, lowered the bucket on the rope, and the rope broke, the bucket fell into the well. How to be here? The poor Needlewoman burst into tears and went to the nanny to talk about her misfortune and misfortune, and Praskovya’s nanny was so strict and angry, saying:
- Itself did trouble itself and correct. The bucket itself drowned itself and take it.
There was nothing to do; the poor Needlewoman went again to the well, grabbed the rope and descended to the very bottom.
Only here a miracle happened to her. She had barely gone down - she was looking: in front of her was the stove, and in the stove there was a pie, so rosy, crispy; sits, glances and says:
- I’m completely ready, reddened, fried with sugar and raisins; Whoever takes me out of the stove will go with me.
The needlewoman, without delaying at all, grabbed a scapula, took out a pie and put it in his bosom.
It goes further. There is a garden in front of her, and in the garden there is a tree, and on the tree are golden apples; apples leaves stir and between themselves say:
- We, apples, bulk, ripe, fed to the root of the tree, washed with icy water; whoever shatters us from the tree will take us for himself.
The needlewoman went up to the tree, shook him by the knot, and the golden apples just poured into her apron.
The needlewoman goes further. Looks: in front of her sits an old man, Moroz Ivanovich, gray-haired; he sits on an icy bench and eats snowballs; shakes his head - frost falls from his hair, dries his spirit - thick steam is knocking.
- BUT! - he said - great, Needlewoman; thank you for bringing me the pie: a long time ago I did not eat anything hot.
Then he planted the Needlewoman beside him, and together they had breakfast with a pie, and ate gold apples.
“I know why you came,” said Moroz Ivanovich, “you put the bucket into my student; I will give you a bucket, only you will serve me for three days; you will be smart, you are better; you will be lazy, you are worse. And now, ”added Moroz Ivanovich,“ to me, the old man, it’s time to rest; come and make me a bed, see how you can beat a good feather bed.
The needlewoman obeyed ... They went to the house. The house of Moroz Ivanovich was made of ice: both the doors, and the windows, and the floor were icy, and the walls were removed by snow stars; the sun shone on them, and everything in the house shone like diamonds. On the bed by Moroz Ivanovich, instead of a feather bed, snow was fluffy; it's cold, and there was nothing to do. The needlewoman began to whip up the snow, so that the old man could sleep more softly, and meanwhile her poor hands got ossified and the fingers turned white, like poor people, that in winter they wash the clothes in the hole; and it is cold, and the wind is in the face, and the laundry is frozen, the stake is worth it, but there is nothing to be done - poor people work.
“Nothing,” said Moroz Ivanovich, “just rub your fingers with snow, and they will go away, you will not be happy.” I'm a good old man; look at my wonders.
Then he raised his snow-covered feather bed with a blanket, and the Needlewoman saw green grass breaking through under the feather-bed. Needlewoman felt sorry for poor weed.
“You say,” she said, “that you are a good old man, and why do you keep green grass under a snowy featherbed, do not let God go to the world?”
- I don’t release it because it’s not time yet; the grass has not yet entered into force. A good little peasant sowed her in the fall, she would ascend, and if it were stretched out, then the winter would have captured it and by the summer the grass would not have ripened. Here I am, ”continued Moroz Ivanovich,“ and covered the young green with my snowy feather-bed, and he also sat on it so that