Текст песни
I
Она подала звук ровно три раза.
Мне тридцать. Значит, это всё, что мне осталось?
Кажется, что умрёшь ты, а за тобой – и раса.
Но на самом деле веришь только в старость.
И на данном этапе уже смешно сомневаться,
да и кукушка – моё суеверие в чужом лесу, заросль.
Всё что было – ты. сигарета. да спичка с серой.
Может, только ты. Такая. Грех писать про такую!
Вспомнишь ли, в век DVD перебирая видеокассеты,
что был я когда-то. Но тот огарок докурен.
И тогда тот апрель, как тетерев с грудкой серой,
свою песнь, дождём истаявшую, протакует.
Молодость или ветреность. Тот вечер джаза, блюза.
Тот вечер. Что с тобой, полупьяной, протанцевал.
На тебе были джинсы, и какая-то ужасная блуза,
но я сразу разглядел в тебе свою удачу, потенциал.
Ждал, что твои друзья вот сейчас напьются,
и я увезу, украду тебя, и завтра же жениться, а?
II
Кукуй, кукуй, ну же! Что же ты молчишь?
Мне ещё столько вспоминать, что не хватит и трёх лет!
Солнце заходит, гонит, грозится согнать волчиц.
Лес не терпит, не верит, моей предсмертной брехне.
Уходя, кричу лгунье: «Чернявая, честь почисть!
Этому миру без меня только и останется, что дряхлеть!»
Но молчит лес. И мой тупик – в бетоне.
В этом-то городе изошла жизнь в пустом неводе.
По молве здесь всплывает только одно, ибо тонет
всё лучшее. И сколько бы по воде не води,
любой нищий мечтает не о пище, а лишь о потопе,
так чтоб от храма доброго бога оставался неф один.
Зайду домой. И так холодно, что сердце зябнет.
Тогда хочется в детство, в деревню, послушать птиц.
Там воркует фазан или отбивает коленце зяблик.
И ни одной кукушки. Ни одной кукушки. Окстись!
Хачатурян, никогда в руке не держащий сабли,
исполнял танец на чужой смерти, играя на бис.
III
Лишь тогда уйдёт этот городской массив,
коль вздохнёшь об изящном, дабы согнать тоску.
Как вспомню, так мрамор в гортани: как просил
не уходить, так злость твоих желваков да скул…
С горя каждой шалаве на улице – «Уходи!» – платил,
чтоб уменьшить количество потаскух.
О тебе я всю жизнь потом вспоминал.
Узнавал во всех женщинах с отвратительным вкусом.
Перебирал телефонные справочники, искал имена,
понимал, что как зовут тебя, кто ты вообще – не в курсе.
Я не верил, что когда-то это настигнет и меня.
Это – то есть состояние конечной человеческой грусти.
И теперь я хожу гулять в тихий лес.
Потому что только здесь, где-то в пустом гнезде,
мне расскажут, что я никакой не Ахиллес,
и что пята моя ещё три года простоит на гвозде,
а потом пробьёт час. И в апреле наступит конец.
И всё что я успею – только руки к тебе воздеть.
Перевод песни
I
She made a sound exactly three times.
I'm thirty. So that's all I have left?
It seems that you die, and after you - and the race.
But in fact, you only believe in old age.
And at this stage it’s ridiculous to doubt
Yes, and the cuckoo - my superstition in a strange forest, overgrown.
All that was - you. cigarette. yes match with sulfur.
Maybe only you. Such. Sin to write about this!
Do you remember, in the age of DVD, sorting through video tapes,
what was I once. But that cinder is hot.
And then that April, like a black grouse with a brisket of sulfur,
his song, which has melted in the rain, is indulging.
Youth or windiness. That evening of jazz, blues.
That evening. What's wrong with you, half drunk, dancing.
You were wearing jeans and some terrible blouse
but I immediately saw in you my luck, potential.
Waiting for your friends to get drunk right now,
and I'll take, steal you, and get married tomorrow, eh?
II
Cuckoo, cuckoo, come on! Why are you silent?
I still have so much to remember that three years is not enough!
The sun sets, drives, threatens to drive off the she-wolves.
The forest does not tolerate, does not believe, my dying nonsense.
Leaving, I shout a liar: “Swearing, clean honor!
This world without me will only be left to grow decrepit! ”
But the forest is silent. And my dead end is in concrete.
In this city life in an empty net went.
According to rumor, only one thing pops up here, for it sinks
all the best. And no matter how much water you drive
any beggar does not dream of food, but only of a flood,
so that there would be only one nave from the temple of the good god.
I'll go home. And it’s so cold that my heart will go cold.
Then I want to listen to birds in childhood, in the village.
A pheasant cooes there or beats a finch.
And not a single cuckoo. Not a single cuckoo. Okts!
Khachaturian, never holding a sword in his hand,
performed a dance on someone else's death, playing an encore.
III
Only then will this urban massif leave
if you take a breath about the graceful, in order to drive away the longing.
As I recall, the marble in the larynx: as requested
do not leave, so the anger of your nodules and cheekbones ...
With the grief of every slut on the street - "Go away!" - paid
to reduce the number of sluts.
Then all my life I remembered about you.
Recognized in all women with disgusting taste.
Sifting through telephone directories, looking for names,
I understood that what your name is, who you are at all - do not know.
I did not believe that someday this would overtake me.
This is a state of ultimate human sadness.
And now I go for a walk in a quiet forest.
Because only here, somewhere in an empty nest,
they’ll tell me that I’m no Achilles,
and that my heel will stand on a nail for three more years,
and then the hour will strike. And in April, the end will come.
And all I have time is to raise my hands to you.
Официальное видео
Смотрите также: