Текст песни Песни Марии Магдалины Донецк - Аввакум в изгнании
- Исполнитель: Песни Марии Магдалины Донецк
- Название песни: Аввакум в изгнании
- Дата добавления: 20.05.2020 | 00:20:04
- Просмотров: 170
- 0 чел. считают текст песни верным
- 0 чел. считают текст песни неверным
Текст песни
Дмитрий Сергеевич Мережковский СТИХОТВОРЕНИЯ 1883 — 1887ПРОТОПОП АВВАКУМ
I
Свят Христос был тих и кроток <…>
………………………………………………………….
Горе вам, Никониане! Вы глумитесь над Христом, —
Утверждаете вы церковь пыткой, плахой да кнутом!
………………………………………………………….
Горе вам: полна слезами и стенаньями полна
Опозоренная вами наша бедная страна.
Но Господь за угнетенных в гневе праведном восстал,
И прольется над землею Божьей ярости фиал.
Нашу светлую Россию отдал дьяволу Господь:
Пусть же выкупят отчизну наши кости, кровь и плоть.
Знайте нас, Никониане! Мир погибший мы спасем;
Мы столетние вериги на плечах своих несем.
За Христа — в огонь и пытку!.. Братья, надо пострадать
За отчизну дорогую, за поруганную мать!
II
Укрепи меня, о, Боже, на великую борьбу,
И пошли мне мощь Самсона, недостойному рабу…
Как в пустыне вопиющий, я на торжищах взывал
И в палатах, и в лачугах сильных мира обличал.
Помню, помню дни гоненья: вот в цепях меня ведут
К нечестивому синклиту, как разбойника, на суд.
Сорок мудрых иереев издевались надо мной.
И разжегся дух мой гневом — поднял крест я над главой
И в лицо злодеям плюнул, и, как зайцы по кустам,
Всё антихристово войско разбежалось по углам.
«Будьте прокляты! — я крикнул, — вам позор из рода в род:
Задушили правду Божью, погубили вы народ!»
Но стрельцов они позвали, ополчились на меня.
Речи полны дикой брани, очи — лютого огня.
И как волки обступили, кулаками мне грозят:
«Еретик нас обесчестил, на костер его!» — кричат.
То не бесы мчатся с криком чрез болото и пустырь, —
Чернецы везут расстригу Аввакума в монастырь.
Привезли меня в Андроньев, — тут и бросили в тюрьму,
Как скотину, без соломы — прямо в холод, смрад и тьму.
Там, глубоко под землею, в этой сумрачной норе,
Думал с завистью я, грешный, о собачьей конуре.
III
Я три дня лежал без пищи, — наступал четвертый день…
Был то сон, или виденье, — я не ведаю… Сквозь тень —
Вижу, двери отворились, и волною хлынул свет,
Кто-то чудный мне явился, в ризы белые одет.
Он принес коврижку хлеба, он мне дал немного щец:
«На, Петрович, ешь, родимый!» — и любовно, как отец,
Смотрит в очи, тихо пальцы он кладет мне на чело,
И руки прикосновенье братски-нежно и тепло.
И счастливый, и дрожащий, я припал к его ногам,
И края святой одежды прижимал к моим устам.
И шептал я, как безумный: «Дай мне муки претерпеть,
Свет-Христос, родной, желанный, — за Тебя бы умереть!..»
IV
Это было на Устюге: раз — я помню — ввечеру
Старца божьего Кирилла привели мне в конуру.
С ним в тюрьме я прожил месяц; был он праведник душой,
Но безумным притворялся, полон ревности святой.
Всё-то пляшет и смеется, всё вполголоса поет,
И, качаясь, вместо бубнов, кандалами мерно бьет;
День юродствует, а ночью на молитве он стоит,
И горячими слезами цепи мученик кропит.
Я любил его; он тяжким был недугом одержим.
Бедный друг! Как за ребенком, я ухаживал за ним.
Он страдать умел так кротко: весь в жару изнемогал,
Но с пылающего тела власяницы не снимал.
Я печальный голос брата до сих пор забыть не мог:
«Дай мне пить!» — бывало скажет; взор — так нежен и глубок.
На руках моих он умер; безмятежно и светло,
Как у спящего младенца, было мертвое чело.
И покойника, прощаясь, я в уста поцеловал:
Спи, Кириллушка, сердечный, спи, — ты много пострадал.
Над твоей могилой тихой херувимы сторожат;
Спи же, друг, легко и сладко, отдохни, усталый брат!
V
В конуре моей подземной я покинут был опять
Целым миром. Даже время перестал я различать.
Поглупел совсем от горя: день и ночь в углу сидишь,
Да замерзшими ногами в землю до крови стучишь.
Если ж солнце в щель заглянет и блеснет на кирпиче,
И закружатся пылинки в золотом его луче, —
Я смотрел, как паутина сеткой радужной горит,
И паук летунью-мошку терпеливо сторожит.
На заре я слушал часто, ухо к щели приложив,
Как в лазури крик касаток беззаботен и сч
Перевод песни
Dmitry Sergeevich Merezhkovsky VERSES 1883 - 1887PROTOPOP AVVAKUM
I
Holy Christ was quiet and gentle <...>
……………………………………………………………….
Woe to you, Nikonians! You mock Christ, -
You affirm the church with torture, a scaffold and a whip!
……………………………………………………………….
Woe to you: full of tears and groans full of
You disgraced our poor country.
But the Lord rebelled for those oppressed in righteous wrath,
And the phial will spill over the land of God's fury.
The Lord gave our bright Russia to the devil:
May our bones, blood, and flesh redeem our homeland.
Know us, Nikonians! We will save the lost world;
We carry the centuries-old chains on our shoulders.
For Christ - into fire and torture! .. Brothers, we must suffer
For the dear homeland, for the scolded mother!
II
Fortify me, oh God, for a great fight
And send me the power of Samson, an unworthy slave ...
As in the wilderness, I cried out
And in the chambers, and in the shacks of the powerful, he exposed the world.
I remember, I remember the days of persecution: here in the chains lead me
To the wicked synclitus, like a robber, to the court.
Forty wise priests mocked me.
And my spirit kindled with anger - I raised the cross over the head
And spat in the face of the villains, and, like hares in the bushes,
All the anti-Christ army fled in the corners.
“Damn you! - I shouted, - shame on you from generation to generation:
They strangled the truth of God, you destroyed the people! ”
But they called archers, ganged up on me.
The speeches are full of wild swearing, eyes - fierce fire.
And as the wolves surrounded, they threatened me with fists:
"The heretic dishonored us, to the stake of him!" - shout.
That demons do not rush with a cry through the swamp and wasteland, -
Chernets carry Habakkuk’s hack into the monastery.
They brought me to Andronyev, - and then they threw me in jail,
Like cattle, without straw - right in the cold, stench and darkness.
There, deep underground, in this gloomy hole,
I thought with jealousy, a sinner, about a doghouse.
III
For three days I lay without food - the fourth day came ...
It was a dream, or a vision, - I don’t know ... Through the shadow -
I see the doors opened, and a wave of light surged
Someone wonderful appeared to me, dressed in white robes.
He brought a morsel of bread, he gave me a few cheeks:
“On, Petrovich, eat, dear!” - and lovingly, like a father,
He looks in the eyes, quietly he puts his fingers on my brow,
And the hands touch fraternally, gently and warmly.
And happy and trembling, I fell at his feet,
And he pressed the edges of the holy garment to my lips.
And I whispered like a madman: “Let me endure the torment,
The Light-Christ, dear, desired, - for you to die! .. "
IV
It was on Ustyug: once - I remember - in the evening
The Elder of God Cyril was brought to my kennel.
I spent a month with him in prison; he was a righteous soul
But pretending to be insane, full of saint jealousy.
Everything is dancing and laughing, everything is singing in an undertone,
And, swinging, instead of tambourines, shackles measuredly;
Day is a fool, and at night he stands in prayer,
And with hot tears of a chain the martyr sprinkles.
I loved him; he was a grave affliction obsessed.
Poor friend! As a child, I looked after him.
He knew how to suffer so mildly: exhausted in the heat,
But he didn’t take off the flax hair body.
I still could not forget the sad voice of my brother:
"Give me a drink!" - used to say; the gaze is so gentle and deep.
In my arms he died; serene and light
Like a sleeping baby, there was a dead brow.
And the deceased, saying goodbye, I kissed the mouth:
Sleep, Cyril, hearty, sleep - you have suffered a lot.
Over your grave, silent cherubs guard;
Sleep, friend, lightly and sweetly, rest, tired brother!
V
In the kennel of my underground I was abandoned again
The whole world. Even time I ceased to distinguish.
He’s completely stupid with grief: you sit in the corner day and night,
Yes, with frozen feet you knock on the ground until blood.
If the sun peeks into the gap and flashes on the brick,
And the specks of dust will spin in his golden ray, -
I watched the cobweb net rainbow burn,
And the spider fly-gnat patiently guards.
At dawn, I often listened, putting my ear to the gap,
As in azure the cry of killer whales is carefree and sc