Текст песни
Зажми мне рот чем-нибудь, ну же, давай, перекрой, выломай крик от гортани до сгиба сухого бедра, пусть и так не пропускает ни звука простоватый и грубый крой, розовый край моего капризного рта, вылей мой голос из позвоночника телефонной трубки, и чтобы не спрашивали обо мне потом – притворись глухим, в темноте подъезда не успевшие обнять руки, пропущенные мимо вызовы, не случившиеся стихи, раскатистое эхо над сутулыми городскими барами, дотрагиваюсь и чувствую пульс железной щеки трамвая, ну, привет. я раньше не писала для тебя писем, когда еще просыпалась улыбающаяся, живая, сложным людям,по-моему,очень нужны простые и все банальное – не раз написанное на бордюре, поребрике, парапете – типа пить из одной чашки,раздеваться медленно,постранично,писать свое имя на твоей сигарете – и не тлеть,понимаешь,не оставаться без электричества.без денег,без смысла шатаясь в минус тринадцать, стать впадинкой легких твоих, выемкой неба и хотеть остаться,хотеть остаться, а потом посреди изувеченной каблуками улицы, посреди по-нежному заплаканного лица останавливаешься поправить волосы и сквозь зубы решаешь жить до конца
октября, и после вроде ровно и хорошо. Утро. Лекция.
А в голове ты приставляешь ладонь к моему мягкому рту,
еще звонишь и еще пытаешься обещать
не растягиваться на полшва по всему животу.
в этом городе, сколько бы ни было тысяч лиц, переулков под горло, названий газет и толкнувших плеч,«Ты» надрывает облезлое сердце страниц, а мама все просит и просит себя беречь, а я так же не слышу сквозь осень, входя с обесцвеченными плечами, выстилая, стылая, худенькая, головной болью себе виски, смеюсь и смотрю в глаза, считаю, сколько там, чтобы не откачали… лежу, раздетая детски так, развороченная на куски, прокусываю – и половодье, запрокидываю голову, как будто меня еще кто-нибудь сможет услышать. И это уже ноябрь. И это уже девятнадцатый. Девятнадцатый. Холёный, крашеный в блонд, разлюбивший.и вообще, давай же, ладонью к самому рту, или до автово будет слышно тупую грусть, мою алкогольно-вульгарную, тяжеленную пустоту, которую потом кто-то в плеер и наизусть.
Перевод песни
Hold my mouth with something, come on, cut it off, break a scream from the larynx to the fold of your dry thigh, let the rustic and rough cut let out no sound, the pink edge of my moody mouth, pour my voice from the back of my telephone receiver, and so they don’t ask about me later - pretend to be deaf, in the darkness of the porch who didn’t have time to hug their hands, missed calls, poems that didn’t happen, echoing over the stooped city bars, I touch and feel the pulse of the tram’s iron cheek, well, hello. I didn’t write letters for you before, when smiling, alive, complex people still woke up, in my opinion, we really need simple and commonplace things - more than once written on the curb, curb, parapet - like drinking from one cup, undressing slowly, page by page, write your name on your cigarette - and do not smolder, you know, do not remain without electricity. Without money, without any sense staggering at minus thirteen, become a hollow of your lungs, a notch in the sky and want to stay, want to stay, and then in the middle of a street mutilated by heels, in the middle like a gentle tearful face you stop to straighten your hair and through your teeth you decide to live to the end
October, and after it seems to be smooth and good. Morning. Lecture.
And in your head you put your palm to my soft mouth,
still calling and still trying to promise
Do not stretch half a seam all over your stomach.
in this city, no matter how many thousands of people, lanes under the throat, the names of newspapers and pushing shoulders, “You” tears the shabby heart of the pages, and my mother asks for everything and asks herself to be protected, but I also don’t hear through autumn, entering with bleached shoulders, lined, chilly, slender, with a headache for myself, whiskey, laugh and look in my eyes, think how much it is there to not pump out ... I’m lying there, stripped childishly, turned to pieces, biting - and flood, throwing my head back, as if I were still anyone can hear. And this is November. And this is the nineteenth. Nineteenth. Sleek, dyed in blond, stopped loving. And, in general, come on, with a palm to the mouth itself, or you will hear dull sadness, my alcohol-vulgar, heavy emptiness, which is then someone into the player and by heart.