Текст песни
- Я думала, ты бросил.
- Я бросил, - говорит он, придерживая уголком губ сигарету, и хлопает себя по карманам в поисках зажигалки, - Но, как видишь, нам удалось остаться близкими друзьями.
Когда она ехала в этот город, она торжественно зареклась с ним встречаться. Она говорила себе об этом на вокзале, в гостинице, в маникюрном салоне, в книжном магазине и на каждой из центральных улиц. Она шла и хвалила себя. "Я подросла. Мне больших трудов стоило мое чертово душевное равновесие. Я не хочу проблем, и у меня не будет проблем. Он не напишет мне, потому что не знает, что я здесь; а если узнает и напишет, я что-нибудь придумаю. Это не очень сложно, была даже такая социальная реклама. Протягивали рюмку, и решительная рука ее останавливала. У меня нет зависимости. Я свободна".
- У тебя перепуганный вид, детка.
- Не льсти себе.
За "детку" убивать надо, конечно.
- Ну нет, мало ли, из-за чего он может быть у тебя перепуганный. И губы синие тоже мало ли, из-за чего. Может, ты шла сюда решительная, а пришла и вдруг поняла, что все еще любишь меня. Я ж не знаю. Всякое может быть. Тут ничего от меня не зависит, детка.
Ах ты свинья.
- Ну почти. Пришла, обнаружила спесивого дурака на месте своего мальчика, и теперь испытываю ужас.
- Леденящий.
- Ну.
И они смеются.
И дальше они в основном смеются - "я тут купил недавно Альфа Ромео, хотел показать тебе ее, но неожиданно пропил" - "я своих проиграла - мужа-нефтяника и дачу в Барвихе" - "в покер?" - "в ладушки", - "а дети?" - "дети пытаются проиграть меня"; он ей показывает свою кошку в телефоне, ту самую кошку, которой они когда-то вместе колтуны выстригали, он держал, а она вычесывала и стригла, - показывает маму, лучшего друга Дарта, она радуется, что он не пропил и его тоже, он парирует, что пытался неоднократно, но Дарт - это как божий дар, захочешь, а не пропьешь.
- Я соскучился, - говорит он, как всегда, неожиданно, и она едва не забывает выдохнуть.
И тут ей хочется рассказать правду, всю эту чертову тонну правды, которую она везла сюда в купе, зачем-то, зная, что она все равно никому не пригодится; о том, как она разговаривает с ним мысленно каждый раз, когда зависает над винной картой в ресторане, над кронштейном в магазине одежды; о том, как она целыми вечерами придумывает шутки, чтобы уделать его при случае, зная, что случая не представится; о том, что когда у нее спрашивают какие-нибудь родственники друзей, на свадьбах или больших семейных праздниках - а вы замужем? - она кивает и улыбается, - а он кто? - он драматург, - всегда имея в виду его, конечно; о том, какой был у него чудесный голос в двадцать семь лет, даже когда он пел пьяный у нее под окнами, фальшивя и сбиваясь на хохот; о том, как бессмысленно все это, как глупо, как невосстановимо, можно сейчас поймать такси и поехать к нему, и там еще выпить и еще пошутить о том, что вот, это моя книжка тут у тебя стоит до сих пор, знаешь, сколько ты задолжал, я тебе читательский аннулирую, оо, как же так, не трогай мой читательский, это все, что мне осталось на старости лет - и даже заняться любовью, умирая от неловкости и смущения, он разжился брюшком, она тоже отнюдь не делается с годами прекрасней, и что-то почувствовать даже, вот, память тела, мы здорово подходили друг другу, не правда ли - и уехать наутро, всем подряд сладким пытаясь зажевать горький привкус нелепости и разочарования, - но не надо, не стоит.
Она понижает голос и придвигается совсем близко к столику.
- Не вижу в этом ничего противоестественного. По кому же еще.
Они расходятся у перекрестка, он растроган, сердечен, обнимает ее крепко и не хочет отпускать. Потом вспоминает о чем-то, роется в кейсе, извлекает книжку и протягивает ей.
- Тут одни прохвосты издали сборник моих пьес. Там есть одна про тебя.
- Не лги, там должно добрых три про меня.
- Я не буду подписывать, можно?
- Нет уж, подпиши. Так ее труднее будет пропить.
Перевод песни
“I thought you quit.”
“I quit,” he says, holding a cigarette in the corner of his lips, and claps his pockets in search of a lighter, “But, as you can see, we managed to remain close friends.”
When she went to this city, she solemnly swore to meet him. She told herself about this at the train station, in the hotel, in the nail salon, in the bookstore and in each of the main streets. She walked and praised herself. "I’ve grown up. My damn emotional balance was worth a lot of work. I don’t want problems and I won’t have any problems. He won’t write to me because he doesn’t know that I’m here; and if he finds out and writes, I’ll think of something "It’s not very difficult, there was even such a social advertisement. They held out a glass and a resolute hand stopped it. I have no addiction. I am free."
“You have a frightened look, baby.”
- Do not flatter yourself.
For the "baby" must be killed, of course.
- Well, no, you never know, because of what he might be scared of you. And blue lips, too, you never know, because of what. Maybe you went decisive here, but you came and suddenly realized that you still love me. I don’t know. Anything can happen. Nothing depends on me, baby.
Oh you pig.
- Almost. She came, found a arrogant fool in the place of her boy, and now I am in horror.
- Chilling.
- Well.
And they are laughing.
And then they mostly laugh - “I recently bought Alfa Romeo, I wanted to show you it, but I drank it unexpectedly” - “I lost mine - my husband, an oilman and a summer house in Barvikha” - “poker?” - "in the ladies", - "and the children?" - "children are trying to lose me"; he shows her his cat on the phone, the same cat that they once cut the tassels together, he kept, and she combed and sheared, - shows her mother, Dart’s best friend, she is glad that he didn’t drink him either, he counters that he tried repeatedly, but Dart is like a gift from God, you want, but not drink.
“I miss you,” he says, as always, unexpectedly, and she almost forgets to exhale.
And then she wants to tell the truth, all this damn ton of truth that she drove here in the compartment, for some reason, knowing that she would not be useful to anyone anyway; how she talks to him mentally every time she hangs over a wine list in a restaurant, over an arm in a clothing store; about how she spent the whole evening making jokes in order to do it on occasion, knowing that there would be no chance; that when some relatives of friends ask her at weddings or large family holidays - are you married? - she nods and smiles, - and who is he? - he is a playwright, - always referring to him, of course; about what a wonderful voice he had at twenty-seven, even when he sang drunk under her windows, faking and losing his laughter; about how pointless all this is, how stupid, how irreparable, you can now catch a taxi and go to him, and then have a drink and make a joke about that, here, this is my book here you still have, you know how much you owe it, I’ll annul the reader’s room, oh, so don’t touch my reader room, that’s all I have left in my old age - and even making love, dying from embarrassment and embarrassment, he got hold of his belly, it’s not done with more beautiful for years, and even feel something, here, the memory of the body, we were great for each other, wasn’t it — and to leave the next morning, trying sweetly to chew on the bitter aftertaste of absurdity and disappointment — but don’t, it’s not worth it.
She lowers her voice and moves very close to the table.
- I do not see anything unnatural in this. For whom else.
They disperse at the intersection, he is moved, cordial, hugs her tightly and does not want to let her go. Then he remembers something, rummages in a case, takes out a book and hands it to her.
“There were some scoundrels who published a collection of my plays.” There is one about you.
- Do not lie, there should be a good three about me.
“I will not sign, can I?”
“No, sign it.” So it will be harder to drink it.
Смотрите также: