Текст песни Владимир Ткаченко - Босиком прожигая жизнь
- Исполнитель: Владимир Ткаченко
- Название песни: Босиком прожигая жизнь
- Дата добавления: 28.10.2020 | 04:06:06
- Просмотров: 140
- 0 чел. считают текст песни верным
- 0 чел. считают текст песни неверным
Текст песни
Босиком прожигая жизнь на московском краю земли,Понимаю, что я не Бруно, но какого хрена сожгли,
Даже если этот огонь очищает всё, кроме мышцы счастья?
Мир окутал нас, как сашими – соевый сок. Я смотрю на твои запястья.
Мир окутал нас. Я в который раз любуюсь твоей улыбкой.
Я хочу запомнить лицо. Мир – кольцо. Мы ободраны словно липки.
Я в который раз храбрюсь, понимая, что мы посеем,
Набираю воздуха в грудь и вхожу в бассейн Моисеем.
Подо мной вода, в ней плывут бычки и молекулы вечной жизни,
Ни одно ядро не пошевелится, пока нейтрон на горе не свистнет.
Второй год подряд мне нечего сказать, кроме того, что я нем как рыба,
И в моих мозгах больше фосфора, чем сумела представить ты бы.
По пиджачной струе воды я спускаюсь в рукав форелью
На колени к тебе. Чешуя моя пахнет теперь акварелью,
И теперь можно меня почистить или раздеть до морковки.
Нарисуй меня так, чтобы я плыл в ухе и висел в Третьяковке.
Если все мы корм по Гамлету, то хотелось бы краем глаза
Поглядеть на повара. Ночь закалывает ягнёнка, и отливают стразы
На сосках луны. В животе серебрится бриз. Рыбак достаёт нунчаки,
У плотвы и окуня сломаны ребра в драке,
В нижней губе шальной крючок и под жабрами гематома,
И икра на дне бархатным языком щёлкает и вопрошает «кто мы».
Ты целуешь меня. По радио передают погоду.
Я стою на твоём берегу и смотрю, как отходят воды.
Потому что сердечная мышца на ощупь – войлок,
Опущенный Зевс в прикиде быка жует винегрет у стойла,
Понимая затылочной долей, что легче украсть Европу,
Чем украсть тебя или на рублёвке ждать автостопа.
Но мы идём с тобой как библейские экстрасенсы по водной глади,
Я с распятием Высоцкого, ты с иконкой Марины Влади,
На нас смотрят взрослые, дети и даже звери,
Ты смеёшься и что-то мне шепчешь в январский череп.
Из чилл-аута в сени выносят святых. И чем дальше, тем невыносимей
Это чувство. В нём что-то есть от любви, и что-то от Хиросимы.
Серебристая ветошь дорожки пробита локтём и укутана солнечной ватой,
Я плыву второй километр и пытаюсь понять, в чём мы виноваты.
Я обгоняю мастера спорта и не понимаю – за что эти муки –
Нажимая на кнопки искусства, приводить в движение рычаги науки.
И виною всему гормон – вон он, сука, ползёт к аноду,
Это не сон, это химия нашей жизни теребит небесные своды.
Я замороченный русский лесник, и в друзьях у меня барсуки да жабы,
Ты красивая добрая мать. И дети твои, повзрослев, уйдут в прорабы
Или в цезари, но не дай Бог им уйти в эзопы.
На бульон бассейновых вод с неба падает лист укропа.
Парк культуры небрит. Жизнь горит. Мир взъерошен, как чёлка чёрта.
Фауст ищет патрон, в глазах у него переменный ток и во рту реторта.
Что набросать не успеет зима, то потом дорисует морфий.
Я люблю тебя, жизнь, и ещё эту девочку в красном гольфе.
От меня до тебя – тыща лет, как от суржика до иврита,
Я построю свою Time Machine, чтоб увидеть тебя в роли мадонны Литты,
И как розовым поплавком твоя грудь ныряет в мою ладонь,
Кто хорошо искал Прометея, тот давно получил огонь.
Я хочу увидеть, как ты соблазняешь Лондон средних веков,
Или древний Константинополь. Я хочу увидеть запах твоих духов,
Дым твоего костра между ног. Благодарной спичкой
Ощущаю себя, и сгоревшую серу прячу на нычку.
Пусть потомки утрут слюну. Что мне рассказать о тебе им?
Как ты была маленькой пчёлкой, а я жуком-скарабеем,
Ты приносила мне мёд во рту и просила бросить курить,
Я сэмплировал жизнь как песню, и мне было о чём говорить
С тобою. Над нами дмитровский сквер, херсонский кабак, вифлеемский дом.
Город больше скажет о человеке, чем человек о нём.
Только лень да весёлый склероз как в печи заслонка.
Да, и чуть не забыл, - мы же оба хотели ребёнка.
Перевод песни
Barefoot living life on the Moscow end of the earth,I understand that I'm not Bruno, but why the hell was burned,
Even if this fire purifies everything except the muscle of happiness?
The world enveloped us like sashimi - soy juice. I look at your wrists.
The world enveloped us. Once again, I admire your smile.
I want to remember the face. The world is a ring. We are skinned like sticky.
Once again I will be brave, realizing what we will sow,
I draw air into my chest and enter the pool with Moses.
There is water under me, bulls and molecules of eternal life are floating in it,
Not a single nucleus moves until the neutron whistles on the mountain.
For the second year in a row, I have nothing to say, except that I'm dumb like a fish,
And I have more phosphorus in my brain than you could possibly imagine.
On a jacket jet of water I go down my sleeve with trout
On my knees to you. My scales now smell like watercolors,
And now you can peel me or strip me down to carrots.
Draw me so that I float in the ear and hang in the Tretyakov Gallery.
If we are all food according to Hamlet, then I would like out of the corner of my eye
Look at the cook. The night stabs the lamb and rhinestones are cast
On the nipples of the moon. A breeze glistens in my belly. The fisherman takes out nunchucks
Roach and perch have broken ribs in a fight
There is a stray hook in the lower lip and a hematoma under the gills,
And the caviar at the bottom clicks like a velvet tongue and asks "who we are."
You kiss me. The weather is broadcast on the radio.
I stand on your shore and watch the waters drain.
Because the heart muscle is felt to the touch,
Lowered Zeus in the outfit of a bull chews a vinaigrette by the stall,
Realizing with the occipital lobe that it is easier to steal Europe,
Than to steal you or wait for a hitchhiker on a ruble.
But we walk with you like biblical psychics on the water surface,
I am with the crucifix of Vysotsky, you are with the icon of Marina Vlady,
Adults, children and even animals are watching us,
You laugh and whisper something to me in the January skull.
The saints are carried out of the chill-out into the canopy. And the further, the more unbearable
This feeling. There is something of love in him, and something of Hiroshima.
The silvery rags of the path are pierced with an elbow and wrapped in cotton wool,
I swim the second kilometer and try to understand what we are to blame.
I am overtaking the master of sports and I do not understand - why these torments -
By pressing the buttons of art, set in motion the levers of science.
And the hormone is to blame for everything - there it is, bitch, crawling to the anode,
This is not a dream, it is the chemistry of our life that pulls the heavenly vaults.
I am a confused Russian forester, and I have badgers and toads as friends,
You are a beautiful kind mother. And your children, having matured, will go to the foremen
Or in Caesars, but God forbid them to go to Aesop.
A dill leaf falls from the sky onto the broth of the pool waters.
The park of culture is unshaven. Life is on fire. The world is disheveled like the bangs of the devil.
Faust is looking for a cartridge, in his eyes he has an alternating current and a retort in his mouth.
What winter does not have time to sketch, then morphine will finish.
I love you, life, and also this girl in red golf.
From me to you - a thousand years, like from surzhik to Hebrew,
I'll build my Time Machine to see you play Madonna Litta
And like a pink float your chest dives into my palm,
He who looked well for Prometheus received fire long ago.
I want to see you seduce medieval London
Or ancient Constantinople. I want to smell your perfume
The smoke of your fire between your legs. A grateful match
I feel myself, and I hide the burnt sulfur on my stash.
Let the descendants wipe the saliva. What should I tell them about you?
How you were a little bee and I was a scarab beetle
You brought me honey in your mouth and asked me to quit smoking
I sampled life as a song and I had something to talk about
With you. Above us is the Dmitrovsky square, the Kherson tavern, the Bethlehem house.
The city will say more about a person than a person about him.
Only laziness and funny sclerosis like a damper in an oven.
Yes, and I almost forgot - we both wanted a child.