Текст песни Евг. Евтушенко - Облако в штанах. Часть 3
- Исполнитель: Евг. Евтушенко
- Название песни: Облако в штанах. Часть 3
- Дата добавления: 04.09.2019 | 07:34:02
- Просмотров: 286
- 0 чел. считают текст песни верным
- 0 чел. считают текст песни неверным
Текст песни
Ах, зачем это,откуда это
в светлое весело
грязных кулачищ замах!
Пришла
и голову отчаянием занавесила
мысль о сумасшедших домах.
И -
как в гибель дредноута
от душащих спазм
бросаются в разинутый люк -
сквозь свой
до крика разодранный глаз
лез, обезумев, Бурлюк.
Почти окровавив исслезенные веки,
вылез,
встал,
пошел
и с нежностью, неожиданной в жирном человеке
взял и сказал:
"Хорошо!"
Хорошо, когда в желтую кофту
душа от осмотров укутана!
Хорошо,
когда брошенный в зубы эшафоту,
крикнуть:
"Пейте какао Ван-Гутена!"
И эту секунду,
бенгальскую,
громкую,
я ни на что б не выменял,
я ни на...
А из сигарного дыма
ликерною рюмкой
вытягивалось пропитое лицо Северянина.
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!
Вы,
обеспокоенные мыслью одной -
"изящно пляшу ли",-
смотрите, как развлекаюсь
я -
площадной
сутенер и карточный шулер.
От вас,
которые влюбленностью мокли,
от которых
в столетия слеза лилась,
уйду я,
солнце моноклем
вставлю в широко растопыренный глаз.
Невероятно себя нарядив,
пойду по земле,
чтоб нравился и жегся,
а впереди
на цепочке Наполеона поведу, как мопса.
Вся земля поляжет женщиной,
заерзает мясами, хотя отдаться;
вещи оживут -
губы вещины
засюсюкают:
"цаца, цаца, цаца!"
Вдруг
и тучи
и облачное прочее
подняло на небе невероятную качку,
как будто расходятся белые рабочие,
небу объявив озлобленную стачку.
Гром из-за тучи, зверея, вылез,
громадные ноздри задорно высморкая,
и небье лицо секунду кривилось
суровой гримасой железного Бисмарка.
И кто-то,
запутавшись в облачных путах,
вытянул руки к кафе -
и будто по-женски,
и нежный как будто,
и будто бы пушки лафет.
Вы думаете -
это солнце нежненько
треплет по щечке кафе?
Это опять расстрелять мятежников
грядет генерал Галифе!
Выньте, гулящие, руки из брюк -
берите камень, нож или бомбу,
а если у которого нету рук -
пришел чтоб и бился лбом бы!
Идите, голодненькие,
потненькие,
покорненькие,
закисшие в блохастом грязненьке!
Идите!
Понедельники и вторники
окрасим кровью в праздники!
Пускай земле под ножами припомнится,
кого хотела опошлить!
Земле,
обжиревшей, как любовница,
которую вылюбил Ротшильд!
Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,
как у каждого порядочного праздника -
выше вздымайте, фонарные столбы,
окровавленные туши лабазников.
Изругивался,
вымаливался,
резал,
лез за кем-то
вгрызаться в бока.
На небе, красный, как марсельеза,
вздрагивал, околевая, закат.
Уже сумашествие.
Ничего не будет.
Ночь придет,
перекусит
и съест.
Видите -
небо опять иудит
пригоршнью обгрызанных предательством звезд?
Пришла.
Пирует Мамаем,
задом на город насев.
Эту ночь глазами не проломаем,
черную, как Азеф!
Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,
вином обливаю душу и скатерть
и вижу:
в углу - глаза круглы,-
глазами в сердце въелась богоматерь.
Чего одаривать по шаблону намалеванному
сиянием трактирную ораву!
Видишь - опять
голгофнику оплеванному
предпочитают Варавву?
Может быть, нарочно я
в человечьем месиве
лицом никого не новей.
Я,
может быть,
самый красивый
из всех твоих сыновей.
Дай им,
заплесневшим в радости,
скорой смерти времени,
чтоб стали дети, должные подрасти,
мальчики - отцы,
девочки - забеременели.
И новым рожденным дай обрасти
пытливой сединой волхвов,
и придут они -
и будут детей крестить
именами моих стихов.
Я, воспевающий машину и Англию,
может быть, просто,
в самом обыкновенном Евангелии
тринадцатый апостол.
И когда мой голос
похабно ухает -
от часа к часу,
целые сутки,
может быть, Иисус Христос нюхает
моей души незабудки.
Перевод песни
Ah why thiswhere does it come from
in bright fun
dirty fist swings!
Came
and curtained my head in despair
the thought of crazy houses.
And -
like the death of a dreadnought
from choking spasm
rush into the open hatch -
through your
screaming torn eye
climbed, mad, Burliuk.
Almost bleeding my lids
got out
got up,
went
and with tenderness unexpected in a fat man
took and said:
"Good!"
Well, when in a yellow sweater
the soul is wrapped up from examinations!
Good,
when thrown into the teeth of the scaffold,
shout out:
"Drink Van Guten Cocoa!"
And this second
Bengali
loud
I wouldn’t bargain for anything
I'm not on ...
And from cigar smoke
liquor glass
the drunken face of the Northerner stretched out.
How dare you be called a poet
and, little gray, tweet like a quail!
Today
need to
brass knuckles
fit the world in the skull!
You,
worried by one thought -
"whether I dance gracefully,"
watch me having fun
I -
areal
pimp and card cheater.
From you,
who are wet with love
from which
in centuries, a tear was pouring,
I will leave
sun monocle
I’ll put it in my wide-spread eye.
Dressing yourself incredibly
I will walk on the ground
to like and burn
and ahead
on the chain of Napoleon I will lead, like a pug.
The whole earth is like a woman
he fidgets with meat, although to surrender;
things come to life -
lips things
squeak:
"swell, swell, swell!"
All of a sudden
and clouds
and cloud stuff
lifted an incredible pitch in the sky,
as if white workers were diverging,
announcing an embittered strike to the sky.
Thunder from behind the clouds, the beast crawled out,
huge nostrils fervently blowing your nose,
and non-face twisted for a second
the grimace of iron Bismarck.
And someone
entangled in cloudy bonds
extended his arms to the cafe -
and as if feminine
and tender as if
and like gun mounts.
You think -
this sun is tender
pats on the cheek of a cafe?
This is again to shoot the rebels
Coming General Halif!
Take out your walking hands from your trousers -
take a stone, knife or bomb,
and if he has no hands -
I came to beat my forehead!
Go hungry
sweaty
humbly
soured in a flea dirty gryazhenka!
Go!
Mondays and Tuesdays
paint with blood on holidays!
Let the earth under the knives be remembered,
whom I wanted to vulgarize!
The earth
as fat as a lover
which Rothschild loved!
So that the flags fluttered in a fever of fire
like every decent holiday -
uplift, lampposts,
bloody carcasses of meadowsweet trees.
Cursed
begging
cut
climbed after someone
bite into the sides.
In the sky, red as Marseillaise,
startled, rounding, sunset.
Already crazy.
There will be nothing.
The night will come
have a bite
and eat.
See -
heaven is judging again
a handful of stars nibbled by betrayal?
I came.
Feasting on Mamai
backwards on a seeding city.
We don’t break this night with our eyes
as black as Azef!
Huddling, throwing himself in the tavern corners,
pouring wine over my soul and a tablecloth
and see:
in the corner - eyes are round, -
with our eyes the Mother of God was consumed.
What to bestow on a painted template
shining innkeeping horde!
You see - again
spoiled calvary
prefer Barabbas?
Maybe on purpose I
in a human mess
face no newer.
I,
may be,
the most beautiful
of all your sons.
Give them
moldy in joy
soon death of time
so that children who need to grow up become
boys are fathers
the girls became pregnant.
And let the new born grow
the inquisitive gray-haired magi,
and they will come -
and they will baptize children
the names of my poems.
I singing car and England
maybe just
in the most ordinary gospel
the thirteenth apostle.
And when my voice
howling obscenely -
from hour to hour
whole day,
maybe jesus christ sniffing
my soul forget-me-nots.