Текст песни Евгений Евтушенко - Облако в штанах. 2 - В.Маяковский
- Исполнитель: Евгений Евтушенко
- Название песни: Облако в штанах. 2 - В.Маяковский
- Дата добавления: 03.01.2021 | 12:26:12
- Просмотров: 292
- 0 чел. считают текст песни верным
- 0 чел. считают текст песни неверным
Текст песни
Славьте меня!Я великим не чета.
Я над всем, что сделано,
ставлю "nihil".
Никогда
ничего не хочу читать.
Книги?
Что книги!
Я раньше думал -
книги делаются так:
пришел поэт,
легко разжал уста,
и сразу запел вдохновенный простак -
пожалуйста!
А оказывается -
прежде чем начнет петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения.
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая -
ей нечем кричать и разговаривать.
Городов вавилонские башни,
возгордясь, возносим снова,
а бог
города на пашни
рушит,
мешая слово.
Улица муку молча перла.
Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие поперек горла,
пухлые taxi и костлявые пролетки
грудь испешеходили.
Чахотки площе.
Город дорогу мраком запер.
И когда -
все-таки!-
выхаркнула давку на площадь,
спихнув наступившую на горло паперть,
думалось:
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идет карать!
А улица присела и заорала:
"Идемте жрать!"
Гримируют городу Круппы и Круппики
грозящих бровей морщь,
а во рту
умерших слов разлагаются трупики,
только два живут, жирея -
"сволочь"
и еще какое-то,
кажется, "борщ".
Поэты,
размокшие в плаче и всхлипе,
бросились от улицы, ероша космы:
"Как двумя такими выпеть
и барышню,
и любовь,
и цветочек под росами?"
А за поэтами -
уличные тыщи:
студенты,
проститутки,
подрядчики.
Господа!
Остановитесь!
Вы не нищие,
вы не смеете просить подачки!
Нам, здоровенным,
с шаго саженьим,
надо не слушать, а рвать их -
их,
присосавшихся бесплатным приложением
к каждой двуспальной кровати!
Их ли смиренно просить:
"Помоги мне!"
Молить о гимне,
об оратории!
Мы сами творцы в горящем гимне -
шуме фабрики и лаборатории.
Что мне до Фауста,
феерией ракет
скользящего с Мефистофелем в небесном паркете!
Я знаю -
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!
Я,
златоустейший,
чье каждое слово
душу новородит,
именинит тело,
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!
Слушайте!
Проповедует,
мечась и стеня,
сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!
Мы
с лицом, как заспанная простыня,
с губами, обвисшими, как люстра,
мы,
каторжане города-лепрозория,
где золото и грязь изъязвили проказу,-
мы чище венецианского лазорья,
морями и солнцами омытого сразу!
Плевать, что нет
у Гомеров и Овидиев
людей, как мы,
от копоти в оспе.
Я знаю -
солнце померкло б, увидев
наших душ золотые россыпи!
Жилы и мускулы - молитв верней.
Нам ли вымаливать милостей времени!
Мы -
каждый -
держим в своей пятерне
миров приводные ремни!
Это взвело на Голгофы аудиторий
Петрограда, Москвы, Одессы, Киева,
и не было ни одного,
который
не кричал бы:
"Распни,
распни его!"
Но мне -
люди,
и те, что обидели -
вы мне всего дороже и ближе.
Видели,
как собака бьющую руку лижет?!
Я,
обсмеянный у сегодняшнего племени,
как длинный
скабрезный анекдот,
вижу идущего через горы времени,
которого не видит никто.
Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.
А я у вас - его предтеча;
я - где боль, везде;
на каждой капле слезовой течи
распял себя на кресте.
Уже ничего простить нельзя.
Я выжег души, где нежность растили.
Это труднее, чем взять
тысячу тысяч Бастилий!
И когда,
приход его
мятежом оглашая,
выйдете к спасителю -
вам я
душу вытащу,
растопчу,
чтоб большая!-
и окровавленную дам, как знамя.
Перевод песни
Praise me!I'm not great.
I'm over everything that's done
put "nihil".
Never
I don't want to read anything.
Books?
What books!
I used to think -
books are done like this:
the poet came,
I opened my mouth easily,
and immediately the inspired simpleton sang -
you are welcome!
But it turns out -
before it starts to sing
walk for a long time, crumbling from fermentation,
and quietly walks in the mud of the heart
stupid vobka of imagination.
While boiling away, drinking rhymes,
some kind of brew of love and nightingales,
the street writhes tongueless -
she has nothing to shout and talk with.
The towers of Babel
puffed up, we lift up again,
and god
towns on arable land
destroys,
interfering word.
Street flour silent pearl.
The scream stood out from his throat.
Puffed up, stuck across the throat,
chubby taxis and bony cabs
the chest was pedestrianized.
The consumption is flatter.
The city locked the road with darkness.
And when -
all the same! -
vomited a crush on the square,
pushing the porch that stepped on the throat,
thought:
in the choirs of the Archangel Chorale
God, robbed, goes to punish!
And the street sat down and screamed:
"Let's go eat!"
Make up the city of Krupp and Kruppiki
a wrinkle of threatening eyebrows,
and in the mouth
dead words decompose corpses,
only two live, fat -
"bastard"
and some more,
it seems "borscht".
Poets,
soaked in crying and sobbing,
rushed from the street, ruffling their cosma:
"How can two of these sing
and a young lady
and love,
and a flower under the dew? "
And for the poets -
street thousand:
students,
prostitutes,
contractors.
Gentlemen!
Stop!
You are not beggars
you dare not ask for handouts!
We, hefty,
with a shago fathom,
you must not listen, but tear them -
them,
sucked by a free application
to every double bed!
Should I humbly ask them:
"Help me!"
Praying for a hymn
about the oratorio!
We ourselves are creators in a burning hymn -
noise of factories and laboratories.
What do I care about Faust,
extravaganza of missiles
sliding with Mephistopheles in the heavenly parquet!
I know -
a nail in my boot
more nightmarish than Goethe's fantasy!
I,
golden-fiery,
whose every word
gives birth to the soul,
birthday body,
I tell you:
the smallest speck of living dust
most valuable thing that I will do and have done!
Listen!
Preaches
tossing and wailing,
cry-lipped Zarathustra of today!
we
with a face like a sleeping sheet,
with lips drooping like a chandelier,
we,
convicts of the city-leper colony,
where gold and dirt have pitted leprosy, -
we are cleaner than the Venetian lazuli,
washed by seas and suns at once!
I don't care what is not
Homers and Ovids
people like us
from the soot in smallpox.
I know -
the sun darkened b, seeing
gold deposits of our souls!
Veins and muscles - more true prayers.
Should we beg for the favors of time!
We -
each -
we keep in our hands
worlds drive belts!
It rocked audiences to Calvary
Petrograd, Moscow, Odessa, Kiev,
and there was not one
which the
would not shout:
"Crucify,
crucify him! "
But to me -
people,
and those that offended -
you are dearer and closer to me.
Have seen
how a dog licks a beating hand ?!
I,
ridiculed by today's tribe,
how long
scabrous anecdote,
I see time walking through the mountains,
that no one sees.
Where people's eyes are cut short,
the head of the hungry hordes,
in a crown of thorns revolutions
the sixteenth year is coming.
And you have me - his forerunner;
I am where the pain is, everywhere;
on every drop of tear leak
crucified himself on the cross.
Already nothing can be forgiven.
I burned out the souls where tenderness was grown.
It's harder than taking
one thousand thousand Bastilles!
And when,
his arrival
announcing the rebellion,
go out to the savior -
you me
I will pull out my soul,
I will trample
so big! -
and bloody ladies like a banner.