Текст песни Записки на Теле - Дни меланхолии
- Исполнитель: Записки на Теле
- Название песни: Дни меланхолии
- Дата добавления: 03.04.2020 | 16:24:03
- Просмотров: 214
- 0 чел. считают текст песни верным
- 0 чел. считают текст песни неверным
Текст песни
* * * Понедельник. Ухожу* * *Утро понедельника, шаги стирают брусчатку старой, центральной улицы.
Женщина с коляской, спешка, теснота, старик с протянутой рукой сутулится.
Время уточняется звоном двух колоколен с интервалом десятой доле секунды.
Солнце со всей своей щедростью дарит ощущения догорающей свежей плоти.
Пешеходные переходы подчиняются поломанному светофору, полосы стерты годами.
Ноги скользят по раскаленному асфальту,навстречу поблекшим, доживающим домам.
Мост извиваться как горбатый старик, отработавший токарь, ветеран мировой войны.
Телефонное "доброе утро", кости со скрипом поддаются желаниям темной стороны.
* * * Вторник. Существую * * *
Я вдруг почувствовал, как моя правая нога закутывается в свежее асфальтное полотно.
Жара градусов в тридцать с поблекшими красками вывесок магазинов различного хлама.
Прохожие плывут в своем внутреннем мире, опираясь на поручни сформированных точек зрения.
Пытаясь идеализировать свою жизнь под каноны модных журналов, на которые смотрю с презрением.
Выставочные центры забиты картинами современных художников и скульпторов за двадцать.
Девочки хипстеры с мальчиками под ручку, художественная богема весной тринадцатого.
Кровопотеря раскрытых ран, кожа бледностью напоминает медленное умерщвление.
Дети экзистенциалистов лежат в заполненных ваннах с почерневшими глазами, оцепенением.
* * * Среда. Тону. * * *
Море наполняется привкусом перетертых временем, утонувших костей.
Чайки с кровожадным взглядом садятся на пирс в поисках идеи.
Люди натирают шинами асфальт, разогревая оболочку пути.
Часы тикают, минуты растворяются секундами, механизмы гниют изнутри.
Трава истоптана чужими следами, ветер гуляет, насквозь продирая тела отчаянных.
Птицы без крыльев, трехлапый котенок застыл наблюдая за паром из чайника.
Белье на веревке больше не раскачивается ветром, краски расползаются лучами теплымы.
Песочницы заполнены материальной пустотой, дети больше не строят замки песочные.
* * * Четверг. Мне уже 23. * * *
Мне уже двадцать три исполнилось в двенадцатом, с грустью приходит осознание.
Жизнь протекает своими впадающими реками, в поисках истоков взаимопонимания.
Вчерашние двадцать три страницы наполнили разум демагогией своего существования.
Меня тошнило от Сартра, его от меня страницами закрытого зачитанного романа.
Мы не сошлись во мнениях, эпохи разделили рукопожатия морщинистых, дряблых пальцев.
Я был слишком молод, хорош собой на восемнадцать, он был уже стариком и страдальцем.
Меня тошнило от людей, бессмысленных страданий, любовных тяжб и самолинчевания.
Он дожидался встречи с девой, что насмехалась, разрушая почву для любовных обещаний.
* * * Пятница. Живой мертвец. * * *
Я живой, я мертвец, мне конец, передавленный колесом жизни хребет.
Мышцы больше не чувствуют боль, разрываясь тканью, которой обтянут скелет.
В деревянном ящике два окна и четыре плотных, забитых заклепками граней.
Одинокий поэт, одинокий трамвай, увозит из города мертвецов для изгнания.
Атрофирован намертво, деградирует мозг, сердце не чувствует чужую плоть.
Рушится старый квартал, мертвые души заполняют морг, а потом в некролог.
Черная биомасса в траурных реках плывет по течению в сторону нетронутых пастбищ.
Перекрыты дороги, вороны обживаются, город превратился в живое кладбище.
Перевод песни
* * * Monday. I'm leaving * * *Monday morning, steps erase the cobblestones of an old, central street.
A woman with a stroller, in a hurry, cramped, an old man with an outstretched hand slouch.
The time is specified by the ringing of two bells with an interval of a tenth of a second.
The sun, with all its generosity, gives the sensation of dying fresh flesh.
Pedestrian crossings are subject to broken traffic lights, the bands have been erased for years.
Feet glide on hot asphalt, towards faded, living houses.
The bridge meanders like a hunchbacked old man, a spent turner, a World War veteran.
The telephone "good morning", the bones with a creak give in to the desires of the dark side.
* * * Tuesday. I exist * * *
I suddenly felt my right foot wrapped in a fresh asphalt cloth.
The heat is thirty degrees with faded colors of shop signs of various trash.
Passers-by swim in their inner world, relying on the handrails of the formed points of view.
Trying to idealize my life under the canons of fashion magazines, which I look with contempt.
Exhibition centers are crammed with paintings by contemporary artists and sculptors in their twenty.
Hipster girls with boys under the arm, artistic bohemia in the spring of the thirteenth.
Blood loss of open wounds, pallor of the skin resembles a slow killing.
Existentialist children lie in filled bathtubs with blackened eyes, numb.
* * * Wednesday. Tone. * * *
The sea is filled with the smack of time frayed, drowned bones.
Bloodthirsty gulls sit on the pier looking for an idea.
People rub tires on the asphalt, warming the shell of the path.
The clock is ticking, the minutes dissolve in seconds, the mechanisms rot on the inside.
The grass is trampled by other people's tracks, the wind walks, tearing through the bodies of the desperate.
Birds without wings, a three-legged kitten froze watching the steam from the teapot.
The linen on the rope no longer sways in the wind, the colors spread out in the warm rays.
Sandboxes are filled with material void, children no longer build sandcastles.
* * * Thursday. I am already 23. * * *
I have already turned twenty-three in the twelfth, with sadness comes awareness.
Life flows through its flowing rivers, in search of the sources of mutual understanding.
Yesterday's twenty-three pages filled the mind with the demagogy of its existence.
I was sick of Sartre, his pages of a closed, read novel from me.
We did not agree, the epochs shared the handshakes of wrinkled, flabby fingers.
I was too young, handsome at eighteen, he was already an old man and a sufferer.
I was sick of people, senseless suffering, love affairs and self-medication.
He waited for a meeting with the virgin, who taunted, destroying the soil for love promises.
* * * Friday. Living Dead. * * *
I’m alive, I’m dead, I’m finished, the ridge passed by the wheel of life.
The muscles no longer feel pain, torn by the tissue that is wrapped around the skeleton.
In a wooden box there are two windows and four dense, riveted faces.
A lone poet, a lone tram, takes the dead from the city for exile.
Atrophied tightly, the brain is degrading, the heart does not feel other people's flesh.
The old quarter is crumbling, dead souls fill the morgue, and then to the obituary.
Black biomass in mourning rivers adrift towards untouched pastures.
Roads were blocked, crows settled in, the city turned into a living cemetery.