Текст песни
Ночной полет
В брюхе Дугласа ночью скитался меж туч
и на звезды глядел,
и в кармане моем заблудившийся ключ
все звенел не у дел,
и по сетке скакал надо мной виноград,
акробат от тоски;
был далек от меня мой родной Ленинград,
и все ближе -- пески.
Бессеребряной сталью мерцало крыло,
приближаясь к луне,
и чучмека в папахе рвало, и текло
это под ноги мне.
Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи.
Над одною шестой
в небо ввинчивал с грохотом нимбы свои
двухголовый святой.
Я бежал от судьбы, из-под низких небес,
от распластанных дней,
из квартир, где я умер и где я воскрес
из чужих простыней;
от сжимавших рассудок махровым венцом
откровений, от рук,
припадал я к которым и выпал лицом
из которых на Юг.
Счастье этой земли, что взаправду кругла,
что зрачок не берет
из угла, куда загнан, свободы угла,
но и наоборот:
что в кошачьем мешке у пространства хитро
прогрызаешь дыру,
чтобы слЈз европейских сушить серебро
на азийском ветру.
Что на свете -- верней, на огромной вельми,
на одной из шести --
что мне делать еще, как не хлопать дверьми
да ключами трясти!
Ибо вправду честней, чем делить наш ничей
круглый мир на двоих,
променять всю безрадостность дней и ночей
на безадресность их.
Дуй же в крылья мои не за совесть и страх,
но за совесть и стыд.
Захлебнусь ли в песках, разобьюсь ли в горах
или Бог пощадит --
все едино, как сбившийся в строчку петит
смертной памяти для:
мегалополис туч гражданина ль почтит,
отщепенца ль -- земля.
Но услышишь, когда не найдешь меня ты
днем при свете огня,
как в Быково на старте грохочут винты:
это -- помнят меня
зеркала всех радаров, прожекторов, лик
мой хранящих внутри;
и -- внехрамовый хор -- из динамиков крик
грянет медью: Смотри!
Там летит человек! не грусти! улыбнись!
Он таращится вниз
и сжимает в руке виноградную кисть,
словно бог Дионис.
1962
Перевод песни
Night flight
In the belly of Douglas wandered among the clouds at night
and looked at the stars,
and in my pocket a lost key
everything rang out of order,
and grapes jumped over me on the net,
acrobat from longing;
my native Leningrad was far from me,
and the sands are getting closer.
The wing shimmered like silver steel
approaching the moon
and the chuchmek in a hat vomited and flowed
it is under my feet.
My brain was beating like an ice in a glass in oblivion.
Over one sixth
screwed his halos into the sky with a crash
two-headed saint.
I fled from fate, from under the low skies
from flat days
from the apartments where I died and where I was resurrected
from other people's sheets;
from those who squeezed their minds with a terry crown
revelations, by hand,
I fell to which and fell out face
of which to the South.
The happiness of this land that is really round
that the pupil does not take
from the corner where he is driven, freedom of the corner,
but also vice versa:
what's in a cat's bag by space is cunning
gnaw a hole
to dry the European silver
in the Asian wind.
What in the world - or rather, on a huge velma,
on one of six -
what else can I do but not slam doors
Yes, shake the keys!
For it is truly more honest than sharing our nobody's
round world for two
exchange all the joylessness of days and nights
on their lack of address.
Blow into my wings, not for conscience and fear,
but for conscience and shame.
Will I drown in the sands, will I crash in the mountains
or God will spare -
everything is one, like a petite who has strayed into a line
mortal memory for:
megalopolis will honor the citizen's clouds,
renegade eh - the earth.
But you will hear when you don't find me
in the daytime by the light of fire,
as in Bykovo at the start the screws rumble:
this - remember me
mirrors of all radars, searchlights, face
my keeping inside;
and - outside the temple chorus - from the speakers scream
burst with copper: Look!
A man is flying there! do not be sad! smile!
He stares down
and squeezes a bunch of grapes in his hand,
like the god Dionysus.
1962
Смотрите также: