Текст песни
Я пришел к Рождеству с пустым карманом.
Издатель тянет с моим романом.
Календарь Москвы заражен Кораном.
Не могу я встать и поехать в гости
ни к приятелю, у которого плачут детки,
ни в семейный дом, ни к знакомой девке.
Всюду необходимы деньги.
Я сижу на стуле, трясусь от злости.
Ах, проклятое ремесло поэта.
Телефон молчит, впереди диета.
Можно в месткоме занять, но это
— все равно, что занять у бабы.
Потерять независимость много хуже,
чем потерять невинность. Вчуже,
полагаю, приятно мечтать о муже,
приятно произносить «пора бы».
Зная мой статус, моя невеста
пятый год за меня ни с места;
и где она нынче, мне неизвестно:
правды сам черт из нее не выбьет.
Она говорит: «Не горюй напрасно.
Главное — чувства! Единогласно?»
И это с ее стороны прекрасно.
Но сама она, видимо, там, где выпьет.
Я вообще отношусь с недоверьем к ближним.
Оскорбляю кухню желудком лишним.
В довершенье всего, досаждаю личным
взглядом на роль человека в жизни.
Они считают меня бандитом,
издеваются над моим аппетитом.
Я не пользуюсь у них кредитом.
«Наливайте ему пожиже!»
Я вижу в стекле себя холостого.
Я факта в толк не возьму простого,
как дожил до Рождества Христова
Тысяча Девятьсот Шестьдесят Седьмого.
Двадцать шесть лет непрерывной тряски,
рытья по карманам, судейской таски,
ученья строить Закону глазки,
изображать немого.
Жизнь вокруг идет как по маслу.
(Подразумеваю, конечно, массу.)
Маркс оправдывается. Но, по Марксу,
давно пора бы меня зарезать.
Я не знаю, в чью пользу сальдо.
Мое существование парадоксально.
Я делаю из эпохи сальто.
Извините меня за резвость!
То есть все основания быть спокойным.
Никто уже не кричит: «По коням!»
Дворяне выведены под корень.
Ни тебе Пугача, ни Стеньки.
Зимний взят, если верить байке.
Джугашвили хранится в консервной банке.
Молчит орудие на полубаке.
В голове моей — только деньги.
Деньги прячутся в сейфах, в банках,
в чулках, в полу, в потолочных балках,
в несгораемых кассах, в почтовых бланках.
Наводняют собой Природу!
Шумят пачки новеньких ассигнаций,
словно вершины берез, акаций.
Я весь во власти галлюцинаций.
Дайте мне кислороду!
Ночь. Шуршание снегопада.
Мостовую тихо скребет лопата.
В окне напротив горит лампада.
Я торчу на стальной пружине.
Вижу только лампаду. Зато икону
я не вижу. Я подхожу к балкону.
Снег на крышу кладет попону,
и дома стоят, как чужие.
Равенство, брат, исключает братство.
В этом следует разобраться.
Рабство всегда порождает рабство.
Даже с помощью революций.
Капиталист развел коммунистов.
Коммунисты превратились в министров.
Последние плодят морфинистов.
Почитайте, что пишет Луций.
К нам не плывет золотая рыбка.
Маркс в производстве не вяжет лыка.
Труд не является товаром рынка.
Так говорить — оскорблять рабочих.
Труд — это цель бытия и форма.
Деньги — как бы его платформа.
Нечто помимо путей прокорма.
Размотаем клубочек.
Вещи больше, чем их оценки.
Сейчас экономика просто в центре.
Объединяет нас вместо церкви,
объясняет наши поступки.
В общем, каждая единица
по своему существу — девица.
Она желает объединиться.
Брюки просятся к юбке.
Шарик обычно стремится в лузу.
(Я, вероятно, терзаю Музу.)
Не Конкуренции, но Союзу
принадлежит прекрасное завтра.
(Я отнюдь не стремлюсь в пророки.
Очень возможно, что эти строки
сократят ожиданья сроки:
«Год засчитывать за два».)
Пробил час и пора настала
для брачных уз Труда — Капитала.
Блеск презираемого металла
(дальше — изображенье в лицах)
приятней, чем пустота в карманах,
проще, чем чехарда тиранов,
лучше цивилизации наркоманов,
общества, выросшего на шприцах.
Грех первородства — не суть сиротства.
Многим, бесспорно, любезней скотство.
Проще различье найти, чем сходство:
«У Труда с Капиталом контактов нету».
Тьфу-тьфу, мы выро
Перевод песни
I came to Christmas with an empty pocket.
The publisher pulls with my novel.
Moscow's calendar is infected with the Koran.
I can't get up and go to visit
nor to a friend whose children are crying,
neither to the family home, nor to a girl I know.
Money is needed everywhere.
I sit in a chair, shaking with anger.
Ah, the cursed craft of a poet.
The phone is silent, the diet is ahead.
You can borrow at the local committee, but this
- it's all the same what to borrow from a woman.
Losing independence is much worse
than to lose innocence. Outward,
I guess it's nice to dream of a husband
it's nice to say "it's time to".
Knowing my status, my bride
the fifth year for me from a place;
and where she is today, I do not know:
the devil himself will not knock the truth out of her.
She says: “Don't grieve in vain.
The main thing is feelings! Unanimously?"
And this is wonderful on her part.
But she herself, apparently, is where she drinks.
In general, I do not trust my neighbors.
I insult the kitchen with an extra stomach.
To top it off, I annoy the personal
look at the role of a person in life.
They think I'm a bandit
scoff at my appetite.
I do not use their credit.
"Pour him a thinner!"
I see myself in the glass as a single person.
I will not understand the simple fact,
how did he live until the birth of Christ
One thousand nine hundred and sixty-seven.
Twenty six years of continuous shaking
digging in pockets, referee's task,
teachings to make eyes to the Law,
play dumb.
Life around is going like clockwork.
(I mean, of course, the mass.)
Marx justifies himself. But, according to Marx,
it would be high time to stab me.
I don't know in whose favor the balance is.
My existence is paradoxical.
I'm doing somersaults from the era.
Excuse me for being quick!
That is, there is every reason to be calm.
Nobody is shouting: "Follow the horses!"
The nobles are bred to the root.
Neither Pugach nor Stenka.
The winter one is taken, according to the bike.
Dzhugashvili is kept in a tin can.
The gun on the forecastle is silent.
In my head - only money.
Money hides in safes, in banks
in stockings, in the floor, in the ceiling beams,
in fireproof cash desks, in postage forms.
They overwhelm Nature!
Bundles of new banknotes rustle
like the tops of birches, acacias.
I'm in the grip of hallucinations.
Give me oxygen!
Night. Rustle of snowfall.
The spade is quietly scraping the pavement.
An icon lamp is burning in the window opposite.
I'm stuck on a steel spring.
I see only a lamp. But the icon
I do not see. I go to the balcony.
Snow puts a blanket on the roof,
and the houses stand like strangers.
Equality, brother, excludes brotherhood.
This should be dealt with.
Slavery always breeds slavery.
Even with the help of revolutions.
The capitalist divorced the communists.
Communists have become ministers.
The latter breed morphine addicts.
Read what Lucius writes.
There is no goldfish swimming towards us.
Marx does not knit a bast in production.
Labor is not a market commodity.
To say so is to offend the workers.
Labor is the purpose of being and form.
Money is like his platform.
Something other than ways of feeding.
Unwind the ball.
Things are bigger than their grades.
Now the economy is just in the center.
Unites us instead of the church
explains our actions.
In general, each unit
in essence - a girl.
She wants to unite.
Pants are asked for a skirt.
The ball usually goes into the pocket.
(I'm probably tormenting Muse.)
Not Competition, but the Union
belongs to a wonderful tomorrow.
(I do not at all strive to be prophets.
It is very possible that these lines
reduce waiting times:
"Count a year as two.")
The hour has struck and the time has come
for the marriage bonds of Labor - Capital.
Glitter of despised metal
(further - images in faces)
nicer than emptiness in pockets
easier than leapfrog tyrants,
better than the civilization of drug addicts,
a society raised on syringes.
The sin of the birthright is not the essence of orphanhood.
To many, undoubtedly, bestiality is more agreeable.
Difference is easier to find than similarity:
"Labor has no contacts with Capital."
Pah-pah, we have grown
Смотрите также: